Свекруха - Страница 3

Ах, как важно уйти вовремя, чтобы не надоесть всем хуже горькой редьки, не оставить после себя раздражённых воспоминаний. Но выбор у нас небогатый: лопнет сосудик в сердце или в голове. Лучше, если в сердце: тогда сразу.

Так было, так есть и так будет. Думаете, в советское время было лучше? Пожалуйста: советский фильм «Белые росы». На предложение среднего сына соединить однушку и двушку, чтобы жить вместе в трёхкомнатной квартире, старый Федос отвечает: «Не хочу в грех тебя вводить. Смерти моей ждать будешь». Вот так. При всём уважительном отношении сына к папаше.

Короток женский век, как у подёнки. Вообще жизнь коротка: только вчера психовали из-за близких немощных стариков – а уже на пороге стеснительно топчется собственная старость. Как быстро вернулся бумеранг!

– Хорошо стариться в Америке, – вздыхает Вера. – Там не дома престарелых – а сказка.

– Не свисти, – это Вахрамеева. Она жила в Америке семь лет. – Там тоже разные дома престарелых. Там тоже всё зависит от денег.

– Хорошо стариться на Кавказе, – упрямо заходит на второй круг Вера. – Была бы там родня – и айда: чемодан-вокзал-Кавказ. Или хотя бы в Среднюю Азию. Там старость носят на руках.

«У нас тоже, как на Востоке, уважают старость, – думаю я. – Пока она на ногах. Пока возится в огороде, закатывает банки, нянчится с внуками, тратит пенсию на любимых детей. Переписывает на них квартиры, машины, гаражи.

Как только старость обессилеет, сляжет и начнёт ходить под себя, – сыны и дочки немедленно вспоминают, что они никакой не Восток, а совсем даже наоборот: настоящая Европа. А в Европе, извините: дети сами по себе, родители сами по себе».

Сегодня у нас грустный повод собраться в «Папуасском счастье». От пневмонии скончалась Елена Аркадьевна: не прошла бесследно ночёвка под ёлочкой.

На похороны – вот чудо! – прибыла в своей перламутровой «ауди» Эванджелина. Возложила на могилку огромный букет синих гвоздик. Я видела, как у неё блестели слёзы на ресницах.

Узнав о планируемых маленьких поминках в подвальной кафешке, напросилась с нами. Наполнила крошечный полутёмный зальчик ароматом французских духов. Оглядывалась и говорила: «А здесь миленько». Заказала на всех водки, блинов, пирожков. О, мы узнавали Эванджелину с новой стороны!

Мы узнали её с новой стороны ещё больше, когда с непривычки и с холода все нечаянно набрались. И поминки (да простит нас Елена Аркадьевна) сменили минорную тональность на истерично-весёлую.

Эванджелина рассказывала, как выживала в девяностые. Тогда её звали просто Эвочка, она сновала как челнок, между Турцией и Россией. Надрывалась, таская неподъёмные грязные, рваные баулы. Однажды ей предложили перевезти маленькие мешочки. Сказали: с чудодейственным травяным порошком, для целителя и мага. Вознаграждение равнялось годовому доходу Эвочки.

Два туго набитых тяжёленьких пластиковых мешочка формой были длинные и узкие, как колбаски. Наивная Эвочка не понимала, почему их нужно провозить тайно, в своём теле. И лишь когда благополучно пересекла таможню и от знающих людей узнала, что было в мешочках… И сколько бы за тот целебный порошок, по совокупности, огребла…

Эванджелина приподняла каштановую гриву, показала стильную седую прядь:

– Видите? Как мелом мазнули, с той поры никакая краска не берёт.

Дробышко интересовало, получила ли Эванджелина обещанную сумму.

– Да что вы! Заплатили какие-то копейки. Мол, если налажу конвейер – тогда полноправно войду в долю. Пригрозили, что пикну кому – это будет мой последний «пик». Зато, девочки, – она мечтательно закатила глаза, – какие непередаваемые ощущения, какой бесценный, малоизвестный в те годы сексуальный опыт я приобрела, перевозя в себе те мешочки-колбаски… Две колбаски одновременно. Совместила приятное с полезным.

Мы тупо переглянулись. Первой неуверенно хихикнула Эльза. Потом дошло до Дробышко. Потом грянули хохотом мы все. Эванджелина наивно смотрела на нас, хлопая ресницами, как примерная школьница: дескать, что смешного-то?! Но снова у Эванджелины – или нам показалось? – блеснули влагой глаза.

Жизнь научила меня разбираться в людях. Я вижу: Эванджелина настоящая.

С этого дня она частенько коротает с нами время в «Папуасском счастье». Мы рассказываем Эванджелине всё-всё.

Про нефтяных старушек. Про Терентьевну, которой внук сломал руку, а она этой сломанной рукой отписала ему дом. Про подругу Дробышко, которая как только подарила племяннице квартиру, так и потонула в ванне. Хотя сердце имела завидное и давление 120 на 80 – хоть в космос отправляй. Про снегурочку Елену Аркадьевну. И даже – опустив глаза и тяжко вздыхая – про собственных свекровей и бумеранг.

Всё, всё у нас худо-бедно защищено законом. Дети-сироты, зэки, бомжи, даже бездомные собаки и кошки. Всё, кроме бесправной старости. Старость загнана в угол, как дряхлый волк, обложена красными флажками.

Мы не хотим покорно ждать немочи. Мы взбунтовались и, пока находимся в здравом уме и ясной памяти, желаем перевернуть ситуацию. Нас, на город пять отчаянных одиноких пенсионерок. Мы показываем Эванджелине план: сложную схему с зачёркнутыми кружочками, стрелочками.

Государственный дом престарелых? Не дай и не приведи Господи. Жирно-прежирно зачёркиваем сразу.

Вот пышно рекламировал себя частный проект «Тёплый кров». Его филиалы, как паутина, опутали всю страну. Мы им – квартиры в ренту, они нам – лечение и уход на дому, в родных стенах. После череды подозрительных старушечьих смертей проектом заинтересовалась прокуратура. Зачёркиваем.