С бывшим мужем, чтобы поумерил щедрость, говорить бессмысленно. Для него отцовская любовь – синоним полного денежного содержания. Выход один: отлучить Светика от Олежкиной банковской карты. Как она поведёт себя в этом случае?
Откроет ли своё истинное личико? Не запилит ли Олега, упрекая в жлобстве и скупердяйстве? Захочет ли ездить в автобусе вместо такси? Научится ли экономить? Вместо дорогих курортов проводить лето на маминых грядках? Да ведь только Олежка не решится на такой бесчеловечный эксперимент.
Он с трепетной нежностью говорит о ней: «Растяпочка моя. К жизни не приспособлена». Грудью бросается защищать своего Светика от Вики, как наседка цыплёнка – от коршуна.
Это Вика-то коршун?! Безвольная и рефлексирующая, сто раз мысленно обсасывающая, обкатывающая мысль, прежде чем осторожно произнести её вслух…
Выслушав доводы Вики, Олежка вздыхает: «Как-нибудь разберусь сам. Положусь на судьбу. Как будет, так и будет». А будет ребёнок, и, возможно, не один. И вот тогда будет совсем поздно. Забота о детях целиком и полностью ляжет опять же на его, Олежкины, плечи. Пелёнки, молочные смеси, бессонные ночи, неизбежные больницы, прогулки с коляской. А Светик будет болеть настоящими и выдуманными болезнями, рыдать, закатывать истерики, ссылаться на страшную занятость и нервную работу, и спать до обеда.
В Викино время с колясками гуляли одни мамочки. Сейчас много молодых пап можно встретить на улице с колясками – и это замечательно. Если в это время молодая мама хлопочет по дому, а не рисует на глазах стрелки и не наращивает ресницы.
…Пока сын полагается и доверчиво отпускает на все четыре стороны свою судьбу, кто-то рядом, не столь фаталистично настроенный, ею распорядится полностью на своё усмотрение.
Хорошая ли сама невестка Вика? Да не приведи Господи. Спасало положение то, что первая свекровь, дай Бог ей здоровья, жила от неё в тысяче километров. А вторая покинула этот свет задолго до Викиного знакомства с её сыном, Викиным вторым мужем. Земля ей пухом, хорошего сына вырастила: терпеливого, тихого, спокойного. Неспокойный-то Вику бы долго не выдержал.
Так что, как видите, Вика ничего от вас не скрывает, рассказала всё как есть. Да и скрывай – не скрывай, что толку… И снова и снова с недоумением и отчаянием она повторяет: «Не знаю, не знаю, не знаю, не знаю…»
Ну вот, Анна и добилась своего. Полная и безоговорочная победа с Анниной стороны – как не состоявшейся свекрови. Полная и безоговорочная капитуляция со стороны девочки – которая всего-то робко хотела счастья. Враг повержен и покидает поле боя.
Рада ли Анна? Довольна ли?
Но нет не только грамма ожидаемого злорадства или удовлетворения. Отчаяние, раскаяние и в самой глубине души подленький страх. Как Анна будет – а будет обязательно – отвечать за этот грех. За очередной брошенный камень. За – прямо скажем – необъяснимое своё бабье сытое самодурство?
Ведь как происходит в других, простых семьях, где узнают, что у сына «появилась»? Оживление, доброжелательное, даже где-то игривое любопытство.
«Сынок-то наш вырос. Ну-ка, ну-ка, познакомь нас со своей красавицей. Хватит на скамейках встречаться. Не прячь её от нас, не съедим… Давайте прямо в эту субботу. Пирогов напечём, чайку попьём, распланируем, как дальше жизнь жить»…
Это в традиционных семья: не исковерканных, не издёрганных, не больных сомнениями, терзаниями и духовными поисками. Не наполненных коварными глубинными течениями и камнями.
Никогда Анна не думала, что имеет на сына такое влияние. Бывший муж, главный добытчик в семье, всячески подчёркивал своё превосходство. Может, не мог простить, что у Анны высшее образование и престижная (хотя низкооплачиваемая) работа. А он всего-то закончил училище. Особенно любил «опустить» жену при людях.
В какой-то момент Анна с ужасом заметила, что сын-подросток начал копировать отца. Снисходительность, пренебрежение, подтрунивание, подсмеивание, этакое превосходство в голосе.
С возрастом, правда, будто что-то понял. Заметно смягчился, особенно после дружбы с девочкой. Она приняла на себя удар. Послужила чем-то вроде живого буфера в отношениях «мать-сын». Бедняжка, каково-то ей пришлось с Анниным непростым, нервным, как все утончённые художественные натуры, сыном? И некому в целом свете было девочке пожаловаться, кроме своей мамы.
Мама назвала её при рождении прекрасным именем: Венера. Имя подразумевало роскошь, цветение, дивные формы, соблазнительные изгибы, обещание неземных наслаждений.
Господи, какая там Венера. В чём душа: две косточки и стакан крови. Кофточки и джинсики, небось, из «Детского мира». Анна звала её про себя просто: девочка.
Итак, Анна убедилась, что, несмотря на показушную сыновнюю независимость, она для него «авторитет». Тот редкий случай, когда дневная кукушка перекуковала ночную.
А она, Анна, «куковала» вовсю. Вела тихую, упорную, подтачивающую работу. Капала на мозги неустанно, мягко и заботливо. Мол, сынок, ты сам решай, мой принцип не вмешиваться, но…
И сын недоумённо насторожился. Не может быть, чтобы самый близкий на свете, и неглупый, и искренне и страстно желающий ему счастья человек – мама – заочно невзлюбила его девочку на пустом месте.
Впервые сын нечаянно подслушал Аннины жёсткие, хлёсткие, циничные откровения по телефону с подругой: шло обсуждение его девочки. Он похолодел, был потрясён. У него волосы, по его выражению, встали дыбом. Не ожидал такой враждебности и агрессии в мягкой покладистой матери.
И начал невольно присматриваться к девочке. А если пристально всматриваться – обязательно отыщешь недостатки, которые есть в каждом человеке. Особенно если хочешь их увидеть. Особенно в отчаявшейся девочке, которая четыре года жила на птичьих правах: не мужняя жена, не свободная женщина. Хоть у кого нервы не выдержат.