Свекруха - Страница 10

– Валентина! Вниз головой! Вредно же!

Валя, забрасывая косы за плечи, сдувая влажные волосы со лба, бросала:

– У нас в деревне сваты всегда прежде идут смотреть, как девка чистоту наводит. Если пол моет и приседает – та не годная девка.

Софья Викторовна проглотила «сватов». После генеральной уборки квартирка стояла чистенькая, влажная и смущенная, как невеста после бани (тьфу ты, опять невеста). Даже в тапках было жалко пройтись по такой чистоте. И маленькая квартирка, пугливо сжавшаяся от перспективы быть заполненной громоздкой шумной Валей, перевела дух и повеселела. А в принципе, она была не против, чтобы в ней поселился несмелый ромашковый запах…

Потом пили чай с Валиной душицей и смородинным листом и Валиными же пирогами. В одиннадцать позвонил Владик и сообщил, что не придёт ночевать.

– С ума сошёл! Это верх неприличия! – закрывая трубку, шепотом кричала Софья Викторовна. – К тебе приехали с другого конца страны! Имей хотя бы уважение.

– Мать, ты ещё скажи, что не сама этого хотела! Я же видел: на тебе лица не было. – Голос Владика был недопустимо развязен.

– Да ты пьян?!

Расстроенная Софья Викторовна постелила гостье на своей софе. Пожелала спокойной ночи. Напомнила, что завтра утром они едут с экскурсией по Москве.

В фильме, который невнимательно смотрела Софья Викторовна, образовалась очередная рекламная пауза: рекламировали средство от пота. Женоподобный парень по-собачьи мелко обнюхивал подмышку тощей стриженой девушки на заднем сиденье авто. То же самое в лифте. То же на эскалаторе… Собачьи повадки, собачья любовь. Или мушиная? Летели, на минутку слиплись – почистили лапки и разлетелись в разные стороны. Софья Викторовна выключила телевизор.

Следовало хорошенько выспаться, набраться сил, быть завтра в форме. За завтраком предстоял крупный, решающий, долженствующий расставить все точки над «i» разговор. Эту хваткую могучую деревенскую деваху голыми руками явно не возьмешь.

Всю ночь она проворочалась, приняла лекарство от давления (вот так будешь умирать, стакан воды некому будет подать). И, проснувшись утром, решила: «За один день Москву не покажешь. Пускай погостит, а там посмотрим». И сразу камень с души свалился.

В полутьме спальной едва уловимо пахло ромашкой. Софа была аккуратно заправлена, подушки уложены пирамидкой. А в кухне среди не вместившихся в холодильник баночек на столе записка: «Спасибо за всё…» Пес Сержант сидел у ног и умильно смотрел на хозяйку.

– Чо-то, Валька, больно рано вернулась. Принимай хозяйство, все живы-здоровы. Машка (коза), Борька (поросёнок), куры, Шарик, Баюн. Ой, этот батюшко по тебе тосковал: «Мяв» да «мяв» – где, мол, моя хозяйка? Как там, в столицах-то?

– Потом расскажу, – уклонилась Валя от разговора с теткой.

– Этот, страшный Дзыга, с заячьей-то губой, опять приходил, – вспомнила тетка. – Ящик тушёнки приволок, у солдатиков упёр, должно. Борьке хлев утеплил. Дров на две зимы наколол. Ещё, грит, приду. Я, грит, упорный… Баню затеешь ли?

В предбаннике Валя первым делом сняла с подволоки матерчатый мешок, зачерпнула несколько горстей сушёной ромашки, ссыпала в чугун. Плеснула из чайника кипятком, закрыла, укутала телогрейкой: как раз к концу бани сопреет. Она прополощет в том настое волосы, и получатся они золотистые, духовитые – никаких заграничных шампуней с бальзамами не надо.

Пока печка оживала, источала тепло, Валя села на выскобленную добела лавку. Погладила округлившийся живот:

– Ну что, Владиславыч, попаришься с мамкой? Привыкай, ты у нас мужичок деревенский.

НЕЖЕНЮСЬНИКОГДАВЖИЗНИ!

– Ма, дай жвачку! Моя кончилась!

– Где-то у меня в сумке… В аптеке купила. «Смолка», на основе кедровой живицы. Природное очищение зубов, никакой химии.

– Смола?! Чтоб изо рта воняло серой, как у Люцифера?! Мам, ну ты даёшь! Тогда я лучше в ларёк по дороге заскочу. За мятным «орбитом».

Фу-ты, как Татьяна сразу не сообразила. Сын же собирается на свидание. Будет целоваться. И не только целоваться. В последнее время Татьянин флакон с интим-мылом пустеет после каждого его уединения в ванной – приходится покупать всё чаще. Недавний грязнулька в последнее время каждый день принимает душ – и не по разу. Без напоминаний меняет нижнее бельё, носки…

Её мальчик – и секс… В голове не укладывается. Вообще-то мальчику двадцать один год. Всё равно странно. У Татьяны, помнится, пока до ЭТОГО дошло, миллионы лет тянулись слабоизученные, от архейских до палеозоя, эры и периоды взросления. Доверчиво цвёл пышный девственный триасовый период детства. Смертно стыли душа и тело в ледниковый период отрочества…

Сын совсем другое дело. Ещё недавно попробуй произнеси невинную фразу: «Вот женишься, будет у тебя свой ребёнок…» Его прямо подбрасывало, колбасило:

– Никогда! Ма, слышишь?! Никогда! Не смей! Этого! Мне!! Говорить!!! Неженюсьникогдавжизни!

Мы с подругами, невольные свидетельницы этого живого вулкана, изрыгающего лавы женоненавистничества, качали головами. Сочувствовали Татьяне:

– Он и в подъезде с девочками не целовался? И в школе косички не дёргал? И портфель никому не носил? Плохо дело. Попомни наши слова: первая же опытная девица его окрутит и проглотит целиком.

Справедливости ради надо сказать, что мы, подруги, были тоже мамами мальчиков. Будущие свекрови. Были среди нас и мамы-одиночки. Татьяна замужем, но всё равно, что мать-одиночка. Муж всю жизнь в работе, увлечённо делает деньги.

Каждый вечер одно и то же. На пороге, не снимая пальто, заговорщически суёт руку в карман: «А что я принёс сынише?» – «Ула, сникелс!» Сладкую импортную отраву – малышу?!